БукРивер создан для того, чтобы вы могли поменять прочитанную книгу на любую другую или просто подарить хорошему человеку, пока она не погибла под слоем пыли на вашей полке.
Как это работает Что вы хотите прочитать? Присоединиться к БукРиверу
Как это работает Что вы хотите прочитать? Присоединиться к БукРиверу
Поиск → Последняя история
«Последняя история», Томас Фогель
Томас Фогель. Последняя история Мигела Торреша да Силва
август 2003
Оставь отзыв первым!
Томас Фогель - еще одно, доселе неизвестное, имя на карте метафорической литературы. Преподавания, совмещаемого с журналистикой, показалось мало: профессор из маленького южно-немецкого городка решил попробовать свои силы в сочинении романов. И выбрал беспроигрышный вариант простого, похожего на арабскую сказку, медитативного текста… Нет, конечно, не такого поучающего, как опусы Коэльо… Но насквозь условного… Из тех, действие в которых может происходить где угодно. В данном случае - не в родной для Фогеля Германии, а в манящей Португалии, со всем ее романтическим набором: море, вино, прекрасная женщина, простая жизнь. Но только жизни нет… И символическим текст тоже не становится, несмотря на амбиции автора. Вот, например, как банально описана сцена любви: "И они долго стояли обнявшись. "Все понимать не нужно", - подумала Мария, когда они стащили с себя одежду и начали ласкать друг друга. Щеки Марии пылали, она крепко, обеими руками, прижимала к себе голову Мануэла, он чувствовал ее губы, ее язык…". Читатель же не чувствовал ничего…
Возможно это усталость переводчика. И еще: несомненно, что простота здесь - часть концепции. Слово "простой" - чуть ли не самое частотное. Простота взыскуется главным героем со страстью, почти пастернаковской, когда "она всего нужнее людям". Ведь и Бог здесь "это только число один". Оставаясь простым на уровне языка, ритма фраз (ритмически акцентированы какие-нибудь "шел дождь", "был первый час ночи") - все это не должно отвлекать читателя от истории - текст воспринимается на макроуровне. Так, из скупого набора метафор автор выбирает одну-две для характеристики каждого из персонажей (например, о Марии несколько раз говорится, что она "смотрит на звезды"), создавая таким образом внутренние рифмы и почти что занимаясь мифотворчеством. Гармонии служит и структура притчеобразного текста с характерным для нее набором метафор и тем ("числовое переименование мира", "найди свой сад", роль и мера закономерности и случайности, вымысла и правды и т. п.). Рассказ о недосказанной, оборвавшейся истории - старый рассказчик умер, поперхнувшись вином, которым хотел промочить пересохшее горло - служит прелюдией к жизни его внука, который должен найти конец истории. Что, разумеется, и случается: полюбив и задумавшись о тайнах математики, о которых со студентом беседует мудрый учитель (собственно, весь текст и написан ради этих диалогов, все остальное, как, например, у Гессе в "Нарциссе и Гольдмунде", служит только канвой), внук сам становится и рассказчиком, и действующим лицом истории. И как в восточной сказке ее последовательно рассказывают несколько героев - каждый свою часть. В финале история деда буквально врывается в жизнь юноши. Пожалуй, это единственный непросчитанный, нематематический момент среди всех зеркал и лабиринтов (как же без них, они здесь явлены во всей своей буквальности, а не только как механизмы текста). Даже себя Фогель отразил, назвав заглавного персонажа рассказа Замотом Леговом.
Пусть зазеркалье получилось не магическим, а математическим, оно искупает это своей доступностью.
август 2003
Оставь отзыв первым!
Томас Фогель - еще одно, доселе неизвестное, имя на карте метафорической литературы. Преподавания, совмещаемого с журналистикой, показалось мало: профессор из маленького южно-немецкого городка решил попробовать свои силы в сочинении романов. И выбрал беспроигрышный вариант простого, похожего на арабскую сказку, медитативного текста… Нет, конечно, не такого поучающего, как опусы Коэльо… Но насквозь условного… Из тех, действие в которых может происходить где угодно. В данном случае - не в родной для Фогеля Германии, а в манящей Португалии, со всем ее романтическим набором: море, вино, прекрасная женщина, простая жизнь. Но только жизни нет… И символическим текст тоже не становится, несмотря на амбиции автора. Вот, например, как банально описана сцена любви: "И они долго стояли обнявшись. "Все понимать не нужно", - подумала Мария, когда они стащили с себя одежду и начали ласкать друг друга. Щеки Марии пылали, она крепко, обеими руками, прижимала к себе голову Мануэла, он чувствовал ее губы, ее язык…". Читатель же не чувствовал ничего…
Возможно это усталость переводчика. И еще: несомненно, что простота здесь - часть концепции. Слово "простой" - чуть ли не самое частотное. Простота взыскуется главным героем со страстью, почти пастернаковской, когда "она всего нужнее людям". Ведь и Бог здесь "это только число один". Оставаясь простым на уровне языка, ритма фраз (ритмически акцентированы какие-нибудь "шел дождь", "был первый час ночи") - все это не должно отвлекать читателя от истории - текст воспринимается на макроуровне. Так, из скупого набора метафор автор выбирает одну-две для характеристики каждого из персонажей (например, о Марии несколько раз говорится, что она "смотрит на звезды"), создавая таким образом внутренние рифмы и почти что занимаясь мифотворчеством. Гармонии служит и структура притчеобразного текста с характерным для нее набором метафор и тем ("числовое переименование мира", "найди свой сад", роль и мера закономерности и случайности, вымысла и правды и т. п.). Рассказ о недосказанной, оборвавшейся истории - старый рассказчик умер, поперхнувшись вином, которым хотел промочить пересохшее горло - служит прелюдией к жизни его внука, который должен найти конец истории. Что, разумеется, и случается: полюбив и задумавшись о тайнах математики, о которых со студентом беседует мудрый учитель (собственно, весь текст и написан ради этих диалогов, все остальное, как, например, у Гессе в "Нарциссе и Гольдмунде", служит только канвой), внук сам становится и рассказчиком, и действующим лицом истории. И как в восточной сказке ее последовательно рассказывают несколько героев - каждый свою часть. В финале история деда буквально врывается в жизнь юноши. Пожалуй, это единственный непросчитанный, нематематический момент среди всех зеркал и лабиринтов (как же без них, они здесь явлены во всей своей буквальности, а не только как механизмы текста). Даже себя Фогель отразил, назвав заглавного персонажа рассказа Замотом Леговом.
Пусть зазеркалье получилось не магическим, а математическим, оно искупает это своей доступностью.
Расскажите друзьям об этой книге. Отправьте им эту ссылку
Мнения о книге
Мнений пока нет. Может быть Вы попробуете? ;)